В Чехов-центре состоялась премьера спектакля "Пока она умирала"

Малая сцена Чехов-центра — идеальное место для семейных разборок "всех родов войск". Здесь встречаются женские одиночества ("День рождения Смирновой"), выясняют отношения отцы и дети ("Старший сын"), мужчины предъявляют счета женщинам ("Тестостерон"). Букет всех этих тем сошелся в новом спектакле Чехов-центра "Пока она умирала" по пьесе Надежды Птушкиной.

Здесь еще имеет место магия цифр. В свой юбилейный год народная артистка РСФСР Клара Кисенкова во второй раз перелистывает страницы этой пьесы. Ровно двадцать лет назад, в 1999-м, в постановке Павла Цепенюка она играла дочь Таню, а в спектакле Алексея Песегова (Минусинск), естественно, "доросла" до Софьи Ивановны. С годами возрастает ее профессиональная щепетильность, и если уж разговаривать со зрителем, то о стоящем и сокровенном. И дать им увидеть — "большое в малом".

Эту пьесу с подзаголовком "новогодняя сказка" театры любят ставить в декабре, когда особенно набирает силу вера в чудо, и зеленые елки с красными шапками Дедов Морозов вполне органичны, а пикировка Тани и Игоря отсылает к дуэли Нади и Жени в "Иронии судьбы". Но в игру-мозаику — как за три часа создать семью из четырех чужих и одиноких человек — можно играть бесконечно. Что умная, красивая, добрая (плюс еще стопятьсот достоинств) женщина может быть никому не нужна — да запросто, таких у нас — вагонами. Что престарелая мама мечтает пристроить дочь замуж (с ее-то почти трехзначной цифрой возраста) — тоже бывает. Правда, что ради маминого душевного покоя дочь затеет невероятную брачную аферу с участием случайных и невиновных, и она удастся, отнесем на милосердную фантазию драматурга. Все-таки мужчина с виллой на Канарах вряд ли обваливается старой деве, даже под Новый год.

Облик этого спектакля решен вполне консервативно, здесь будет комфортно тем, кого "крючит" от затей молодых режиссеров и сценографов. Квартира (художник Светлана Ламанова), где обитают две пожилые дамы, обустроена допотопной советской обстановкой — дисковый телефон, холодильник типа "Бирюса" (и где только выкопали монстра?), свеча, чтоб подсветить в темном подъезде — пополам со стульями как бы Гамбса. С одной стороны, уютно, с другой — жизнь застыла, как желе, все беды и бури минуют ее. И потому, наверно, обездвиженной от немощей Софье Ивановне хочется чего-нибудь нового, поострее, чем овсянка с творогом. Не меньшим архаизмом отдают реплики про фамильные драгоценности от прапрабабушки ("была революционеркой, принимала видное участие в партии "Народная воля"), по тексту пьесы очень чувствуется, что ее пик славы пришелся на 90-е, когда вся женская Россия подсела на бразильские сериалы с этим бессмертным кличем "Мама, мама, как долго я тебя искал(а)!". Но — что написано пером, не вырубишь….

Впрочем, основные коллизии принимались очень близко к сердцу, и на премьере много смеялись, подчас истерически. Думается, эта "старомодная комедия" особенно тронет женскую аудиторию 40+, потому что Танины обстоятельства на закате жизни — в любой семье через одну, и никуда от них не денешься. Только без сладкого аккомпанемента под чтение Чарльза Диккенса в десяти томах, а с истерикой, на натянутых нервах. Потому так приятно смотреть на сверхидеальную театральную дочь Таню с психотерапевтическим голосом, которая никогда не срывается и вполне искренне любит маму, и ни разу-то у нее не мелькало вполне естественное: господи, как же я устала и как жаль, что нет у меня своей жизни...

Приходите на них посмотреть. Здесь играют прекрасные дамы сахалинского театра, одного поля ягоды — имею в виду не только степень победительного сумасбродства, но и актерского таланта: Клара Кисенкова — маму-шантажистку, Анна Антонова — дочь-авантюристку. Игра тонкая, колоритная, соревнуясь, чей градус любви выше — мамин или дочкин. Мама не так проста, как кажется, до конца так и не поймешь, вправду ли она верит в сказку, написанную по ее заказу преданной дочерью, или очень артистично притворяется, что верит. В Софье Ивановне просверкивают легкими штрихами многие ее предыдущие образы — детская непосредственность миссис Сэвидж, властность Клары Цаханасьян, житейская мудрость тети Тани ("Прекрасное далеко"). Но, кажется, превыше всего срикошетило умение Памелы Кронки, божьего человека ("Дорогая Памела"), любить ближнего человека, какого судьба даст. "…Ты учил, что любовь — это не удовольствие, а тяжелый труд и испытание. Дай же мне силы выдержать его, и дай силы тем, кого я люблю, полюбить друг друга"…

Великолепная, ироничная комедиантка Анна Антонова, ранее сыгравшая Раневскую в "Вишневом саде" Алексея Песегова, здесь играет жертвенную любовь, не будучи жертвой, да просто живет с ощущением собственного театра внутри. Потому без напряга мутирует от слегка искусственного сиропа сверхлюбви к маменьке к демонстрации великого женского искусства мышеловки — абсолютного, но бессознательного. Удивительно ли, что случайно попавший в тенета ее обаяния (Тани или Анны?) Игорь подхватывает мистификацию ручной работы.

Закроем глаза на алогичность ситуации: человек, по ошибке попавший в чужую квартиру, в 99 случаях из ста извинится и пойдет своей дорогой. Но почему-то герой Владимира Байдалова, неплохой человек и бабник, недолго сопротивляется — да, я ее бойфренд сорокалетней выдержки, а это наша дочь Дина из овощного магазина. С Диной, врывающейся в спектакль с грацией трубочиста из камина (Алиса Медведева), мелодрамокомедия обретает мощный вкус "Уральских пельменей". Впрочем, едва ли психологические изыски уместны в анекдотической ситуации, когда на горластую торговку морковкой обрушивается бриллиантовый дождь из бабушкиной шкатулки. Зато она крепко стоит на земле, в отличие от романтических старушек, явно выпавших с последнего этажа Серебряного века, и обладает здравым смыслом: вам правда дороже или жизнь родного человека?

Было бы лишним ожидать, что Алексей Песегов развернет на этом незамысловатом материале такую же кружевную вязь, как в "Вишневом саде", Птушкина — не Чехов. Но все же через театральную историю предлагается подумать о насущном: нужна ли ложь во имя спасение и какой ценой, что делать с такой огромной, иногда удушающей любовью и как мирно сосуществовать поколениям, как находить путеводные нити для любви. Помнится, в своем интервью худрук Чехов-центра Александр Агеев помянул между строк о мечте привести как-нибудь на сахалинскую сцену "Рождественские повести" Диккенса. Кажется, первая такая история состоялась.

Источник